тяжестью мертвой пыли, оседающей на крыше, не обвалится ли потолочная балка? Нужно построить неуязвимое укрытие из стали, непробиваемое убежище, неприступный бункер – нужно держать их в крепком сейфе, как хранят бесценные сокровища, им необходимы сверхпрочные ларцы, твердые и несокрушимые, как кости времени, нужно построить здесь и немедленно – завтра».

Она посмотрела на тройняшек. Не обращая внимания на грозу, они продолжали мирно играть.

«Где Жакмор? Я хочу обсудить с ним оптимальное решение».

Она позвала служанку:

– Где Жакмор?

– Я думаю, в своей комнате, – ответила Беложопка.

– Сходите за ним.

От шума вспенившегося моря заложило уши. Град не утихал.

Несколько мгновений спустя появился Жакмор.

– Вот, – начала Клементина, – кажется, я нашла окончательное решение.

Она поведала ему о своем открытии.

– Таким образом, – сказала она, – им ничто больше не будет грозить. Но я буду вынуждена еще раз попросить вас об услуге.

– Завтра я пойду в деревню, – сказал он. – И заодно переговорю с кузнецом.

– Я жду не дождусь, когда все будет сделано, – сказала она. – Я сразу же успокоюсь. Я всегда знала, что когда-нибудь найду идеальное средство защиты.

– Возможно, вы правы, – ответил Жакмор. – Не знаю. Это потребует от вас постоянного самопожертвования.

– Жертвовать собой ради кого-то, когда уверен в том, что он под надежной охраной, это такой пустяк.

– Их движения будут ограничены, – заметил Жакмор.

– Я не уверена, что физические упражнения полезны для их здоровья, – ответила Клементина. – Это очень хрупкие дети.

Она вздохнула.

– У меня такое ощущение, будто я в двух шагах от цели, – призналась она. – Ощущение бесподобное. Это даже пьянит.

– Вам следовало бы отдохнуть, – посоветовал психиатр, – немного, разумеется.

– Даже не знаю. Я так их люблю, что уже не могу отдыхать сама.

– Если вы способны вытерпеть подобную зависимость…

– Что это по сравнению с тем, что я уже вынесла!

XXVII

14 мартюля

Сквозь просветы изгородей можно было увидеть медлительную, спокойную скотину, жующую низкие полевые злаки. На дороге, сухой и пустынной, не осталось и следа от вчерашнего града. Ветер шевелил кустарник, солнце отвечало за его танцующую пунктирную тень.

Жакмор обращал на пейзаж внимательные взоры; на все то, что он больше никогда не увидит, – приближался тот день, когда он займет уготованное ему судьбой место.

«Если бы я не оказался 28 августа на дороге, ведущей к скале, – думал он. – А теперь месяцы стали такими странными; в деревне время более пространно, оно проходит быстрее и бесследнее.

Время, которое я переварил. Время, которым они меня пичкали. Что они могли дать мне еще?

Слява умер вчера, и я займу его место. Изначально пустой, я взвалил на себя слишком тяжелую ношу. Стыд – явление распространенное.

Зачем я хотел исследовать, зачем я стремился познать; к чему стараться быть похожим на них – беспредрассудочных; неужели все обязательно заканчивается этим, и только этим?»

Он вспомнил о том, как в воздухе танцевали чемодайки, – а каждый шаг по этой до боли знакомой, опостылевшей дороге налился свинцом, – и внезапно почувствовал себя таким грузным. «Маршрут, исхоженный не раз, к чему так долго тянем мы с уходом и почему остался я в том доме на скале, который завтра я покину навсегда, чтобы купаться в золотом сиянье Слявы?»

Дом. Сад. За ним скала и море. «Где-то теперь Ангель, – спрашивал он себя, – куда он отправился на этом непрочном приспособлении, что качалось посреди воды?»

Оставив позади золотую решетку, он спустился к морю и дошел до песчаного берега, до влажной гальки со свежим запахом и легкой бахромой пены.

От верфи Ангеля почти не осталось и следа. Несколько все еще черных камней, обгоревших во время запуска корабля, вот и все. Машинально он поднял голову и замер.

Тройняшки сломя голову бежали по краю скалы. Силуэты, уменьшенные расстоянием и углом зрения. Они неслись будто по прямой, не обращая внимания на камни, вылетающие из-под ног; они мчались, не думая об опасности; похоже, они обезумели. «Одно неосторожное движение – и они свалятся. Один неловкий шаг – и у моих ног окажутся их искалеченные, окровавленные тела».

Тропу таможенников, по которой они бежали, чуть дальше пересекала огромная расщелина, но ни один из них, казалось, и не собирался останавливаться. Наверняка забыли.

Жакмор до боли сжал кулаки. Крикнешь – а они испугаются и оступятся. Они не могли видеть расщелину, но зато он со своего места видел ее очень хорошо.

Слишком поздно. Ситроэн первым завис над провалом. Кулаки Жакмора побелели, он закричал. Дети повернули голову в его сторону, заметили его. А затем кинулись с обрыва и, резко спланировав, приземлились рядом с ним, радостно лепечущие, как птенцы ласточек.

– Ты видел нас, дядя Жакмор? – спросил Ситроэн. – Только ты никому не говори!

– Это такая игра: делать вид, будто не умеешь летать, – объяснил Ноэль.

– Так здорово, – сказал Жоэль. – Не хочешь с нами поиграть?

Теперь он все понял.

– Так это были вы, тогда, с птицами? – спросил он.

– Да, – ответил Ситроэн. – Знаешь, а мы тебя видели. Но мы старались лететь очень быстро и поэтому не остановились. А потом, знаешь, мы никому не говорили, что умеем летать. Вот научимся летать очень хорошо и тогда сделаем маме сюрприз.

«Сделаем маме сюрприз… А какой сюрприз она готовит вам?! Это меняет все дело.

Если это так, то она не имеет права. Она должна знать. Запирать их, когда они… Я должен что-то сделать. Я должен… я не хочу, чтобы… у меня остается один день… один день до лодки на красном ручье…»

– Идите, птенчики, играйте, – сказал он. – Мне надо подняться наверх к вашей матери.

Они поносились немного над волнами, погонялись друг за другом, вернулись к нему, проводили до подъема, помогли преодолеть самые трудные участки пути. Спустя несколько минут он дошел до гребня и решительно зашагал к дому.

XXVIII

– Послушайте, – удивилась Клементина, – я ничего не понимаю. Вчера вы нашли эту идею хорошей, и вот вы являетесь и говорите, что это бессмысленно.

– Я по-прежнему с вами согласен, – сказал Жакмор. – Ваше решение гарантирует им эффективную защиту. Но есть еще кое-что, и вы об этом забыли.

– О чем? – спросила она.

– А нужна ли им эта защита?

Она пожала плечами:

– Но это же очевидно. Я умираю от беспокойства, думая о том, что еще могло бы с ними случиться.

– Использование сослагательного наклонения, – заметил Жакмор, – часто является признанием собственной беспомощности – или тщеславия.

– Не пускайтесь в праздные разглагольствования. Хоть раз попытайтесь говорить нормально.

– Послушайте, – упорствовал Жакмор, – я вас убедительно прошу этого не делать.

– Но почему же? – спросила она. – Объяснитесь наконец!

– Вы все